Сибирская жуть - Страница 56

Столбистские истории сводятся к нескольким достаточно нехитрым сюжетам:

1. Сказки об огнях (синих, красных, зеленых), блуждающих по ночам в тех или иных местах.

2. Истории об идолах, которые сами собой выкапываются из земли и бродят, наклоняясь над теми, кто спит не в избе.

3. О привидениях погибших или давно умерших столбистов, которые появляются в избах или подсаживаются к костру.

Большая часть этих историй удивительно примитивна и попросту плохо придумана. Что-то в духе:

– Гляжу… Дык это хто же, а?! Кругом плывет все, потому как мы сперва по двести с Колькой, потом портвешку с Васькой, потом по-триста с Федькой… Или по двести пятьдесят… Точно! По двести пятьдесят. Или все-таки по триста… А!!! Тут же еще Толька был! Это мы с Толькой по триста, а с Федькой – по двести пятьдесят! Или не по двести пятьдесят…

– Так кто же это был, Ваня?!

– Так хто… Я ж говорю, все плывет, а рожа все равно знакомая. И сидит, песни поет, закурить просит. Я к нему: мол, так и так, личность мне твоя знакомая, ты хто?! А он: мол, что еще узнаю, кто. И раз! Сидел, и сразу нету! А до меня дошло – это же Женька Абалаков! Мне сколько раз говорили, ходит он и проверяет, что к чему, с людями беседует!

Очень характеризует неоязыческое сознание столбистов песня, сочиненная, по моим данным, сразу в послевоенное время, где-то в конце сороковых годов, и ставшая своего рода неофициальным гимном столбистов. Привожу ее так, как мне ее спели последний раз, с год назад:

Вот полночь,
Бог в помощь.
Вылезайте, братцы, из могил.
Ну-ка, оседлайте друг другу шеи поскорее,
Главное, чтоб было пострашнее, пострашнее,
Дьявол нам в удаче помоги.
Гля, ходит на огороде,
И приличный держит интервал…
Гля, да это поп Лаврентий вроде,
Что это он делал в огороде?!
Стало быть, капусту воровал!
Спокойно! По коням!
Пострашнее, братцы, заревем,
А если мы сейчас его догоним – а мы догоним!
То не буду, братцы, я покойник – а я покойник!
Точно, руки-ноги оборвем.
Гля, едет на лисапеде
Бывший комсомольский секретарь.
Вижу, дело наше, братцы, худо, ох худо!
Надо нам уматывать отсюда,
Прячь скорей в могилы инвентарь!
Спокойно! По коням!
Нас увидел и за нами рвет.
Если он сейчас кого догонит – а он догонит!
То не буду, братцы, я покойник – а я покойник!
Если рук и ног не оборвет.

В этой песне совершенно классически соединены все обычные советские стереотипы: от одновременного, в одном куплете, обращения к Богу и к дьяволу (по-видимому, об них обоих нет четкого представления) до карикатурной фигуры попа, ворующего капусту. Забавно, что в этой песне нечистая сила сильнее священника и очень опасна для него, а комсомольскому секретарю приписаны свойства почти святого, способного победить бесов. Это тоже характерное искажение понятий в советском сознании: согласно вероучению, дьявол никак не может быть сильнее Бога, а как раз комсомольские секретари – лакомая добыча для нечистой силы, поскольку не находятся под защитой Создателя.

Совершенно особняком стоит цикл историй про «черного альпиниста» – уже потому, что эта история непосредственно связана с неким профессиональным, требующим труда занятием, а не с хождением по травке и распеванием песенок у костра.

История эта тем более интересна, что, похоже, она и родилась на красноярских «Столбах», а уж потом ее воспроизводили в самых разных регионах, где есть альпинизм.

«Черный альпинист»

Есть две версии того, как появился «черный альпинист». По одной версии, однажды альпинист заблудился в горах и умер от голода. Его бросили другие члены отряда, чтобы не делиться едой. Иногда к этому добавляются разного рода уточнения, объясняющие, почему решили бросить именно его; типа «зашиб ногу» или «совсем ослабел».

По другой версии, «черный альпинист» начал падать в пропасть, и напарник, с которым он шел в одной связке, перерезал веревку. Одна из версий такова, что шло несколько попарных связок, и подлый воспользовался метелью – из-за вьюги другие не заметили, как он перерезал веревку.

Есть множество вариантов того, как умирал «черный альпинист». От – «упал и разбился, то есть в лепешку!» и кончая подробными описаниями, как «черный альпинист», сломав ногу или обе ноги, пытался вылезти из пропасти, никто его не слышал, крик уносил ветер, как он полз на локтях, умирая от гангрены и голода, – вплоть до подробностей, как он пытался питаться мхом со скал или травкой, исторгающих слезы у жалостливых и не очень трезвых туристок.

Во всяком случае, «черный альпинист» теперь появляется перед альпинистами из плоти и крови и проверяет их на соответствие необходимым качествам.

Классическая история рассказывается так: лезли двое на почти отвесную скалу, вбивали крючья. Заночевали на узкой площадке, куда едва вошла палатка. Под утро, в страшный холод, когда спальные мешки и лица все покрыты инеем, кто-то вламывается в палатку:

– Мужики! Дайте хлеба!

Один, «нехороший», ответил в духе:

– Пошел вон, самим жрать нечего.

После чего отвернулся и захрапел дальше.

Другой, «хороший», сказал: мол, возьми в рюкзаке хлеб и тушенку. Вошедший исчез, и тут только до полусонного дошло: откуда же здесь кто-то взялся?! Тут и до верху метров триста, и вниз метров триста! Окончательно проснувшись, «хороший» альпинист обнаруживает, что «плохой» умер, и, видимо, давно – весь заиндевел.

Приходится «хорошему» продолжать свой путь одному, оставив труп на площадке завернутым в спальник (кстати, это как раз соответствует традициям альпинизма). Прикинул, что вверх и легче, и ближе, чем вниз. Полез и видит: местами вбиты в скалу крючья – старые, ржавые, но возле крючьев сделаны метки – красные кресты – и метки эти совсем новые, как если их сегодня делали.