Сибирская жуть - Страница 113

113

В палатке и правда все по уму: хорошо организованное ложе, ненавязчиво положена лопата, чтобы можно было сразу взяться… В общем, без меня вовсе не случилось ничего, никаких неприятных вещей. Как нетрудно понять, Ирине просто было одной очень страшно.

Не буду приводить подробностей, на которые кто-то, может быть, и надеется. Это – в серии «бабский роман». Я же скажу с предельной лапидарностью: занятия любовью не доставили мне особенного удовольствия. Ирине, видимо, тоже, потому что у нее начался приступ совершенно ненавистного мне настроения.

Дело в том, что когда-то, во времена поистине допотопные, девятнадцатилетнюю Ирину развратил некий дяденька, притом лет уже тогда весьма преклонных… Назовем его условно: Славик. После того, как Ирина раза два молитвенным голосом исполнила хвалебный молебен выдающимся качествам Славика, я немного навел о нем справки, и выяснил – был Славик совершенно исключительный говнюк. А если он и остался в судьбе Ирины неким лучезарным элементом, то только по одной причине: Ира сама приложила все усилия, чтобы после Славика у нее не было бы ничего путнего. Возведя храм своему кумиру, она активнейшим образом калечила и разрушала все, что могло затмить сияние образа Славика. Уже исполнения хвалы этому полудурку хватало многим мужикам; я ведь еще молча выслушивал часовые панегирики этому сокровищу и ни разу не перебил Ирину… А бывали люди куда менее терпеливые, и их очень непросто осуждать.

На этот раз Ирина принялась вслух выяснять, как замечательно защитил бы ее Славик и как я на это не способен. Стиснув зубы, я уже почти заснул под аккомпанемент вскрикиваний и причитаний, но тут раздались новые звуки: к палатке кто-то подходил. Кто-то, трудно разобрать, четвероногий или двуногий, шел прямо через траву на лугу, под большим углом к тропинке. Наверное, этот «кто-то» сошел с дороги от Берегтаскино на луг, продравшись сквозь придорожный кустарник, и теперь ломился прямо к нам.

Ирина, слава Богу, все же заткнулась и смотрела в упор на меня; откровенный страх плескался в глазах. Разрываясь между чувством долга и острым желанием сказать что-то в духе: «Вот и вали теперь к Славику», я некоторое время прислушивался к звукам. Шаги стихли в метре – от силы в двух от палатки. И опять шаги! Явственный звук раздвигаемых кустов, такой же ясный звук шагов по росистому лугу, по высокой и мокрой траве. Теперь слышно было, что идет четвероногий. Может быть, это корова?!

С чувством невероятного облегчения вскочил, натянул сапоги, взял на всякий случай в руки нож (нельзя же невооруженным…). Напряженно сопя, Ирина пыталась вцепиться мне в руку. Я сбросил руку («Славика, Славика спасай; от коров его и спасай»), вышел из в палатки. На лугу не было никого. Никто не стоял возле палатки. Более того – не было ни малейшего признака, чтобы кто-то проходил по лугу. Я обогнул палатку, присел примерно там, где слышал звук. Выпала роса, и каждая капля росы отражала луну, полыхая, как бриллиантовое колье. Везде было одинаково много росы; никто не приминал травы, не стряхивал с нее росу.

Наверное, я представлял довольно нелепое зрелище – луна, росистый луг, высокотравье, и посреди луга стоит голый дядька в сапогах и с большущим тесаком в правой руке.

Я обошел вокруг палатки; нет, никого здесь не было в помине! Ложиться? А что, если кто-то еще будет? Кратко рассказал, что делается на лугу; Ирина растирала меня полотенцем, всячески ласкалась – извинялась. После холода, выпавшей на кожу росы сразу страшно захотелось спать.

…Не сразу я сообразил, что музыка мне вовсе и не снится. Я действительно слышал какую-то странную, зудящую музыку. Вроде бы только что музыка была далеко, на пределе слышимости; а вот раз – и она зазвучала так, словно музыканты расселись на дороге метрах в трехстах от нас в сторону Берегтаскиной. Я начал прислушиваться, еще не уверенный, что мне это все не мерещится, но Ира тоже повернула голову.

Минут пятнадцать, не меньше, мы слушали этот концерт. Сначала все играли это зудящее, повторяющееся, вызывавшее смутную ассоциацию с Центральной Азией, со Средней Азией, с минаретами, барханами и караванами. Потом звучал как будто Бах. Потом что-то танцевальное, но в стиле строгого танго. Потом надрывалась балканско-еврейская скрипочка, от которой ноги сами пошли в пляс. В общем, это был совершенно удивительный и уж, конечно, очень разный концерт, в котором соединились самые несоединимые вещи.

Не хотелось думать, кто играет, откуда взялась тут музыка… Может, это доносилось из деревни? Или это туристы приехали со стороны деревни (потому не слышно было двигателя), поставили палатку и танцуют? Но что-то подсказывало, что это не запись, это играют настоящие инструменты, странным образом занесенные в глухое место, так неподходящее для концертов. И знать бы, кто приводит их в движение, смычки и струны инструментов?

Постепенно мы начали получать от музыки даже некоторое удовольствие. Ирина окончательно забыла, что я ее коварно заманил в опасное место, где теперь не смогу защитить, лишенный чудных качеств Славика, и задремала на моей груди. И я ее уже почти простил, когда кто-то опять сошел с дороги на высокую росистую траву. Тело Ирины сразу напряглось, рука судорожно вцепилась в мое плечо. На этот раз кто-то двигался на двух ногах, но странно протягивая по траве то одну, то другую конечность; люди так не передвигаются, да и был идущий, похоже, ростом метра в два с половиной.

Я снова вцепился в тесак, двинулся было к выходу; Ирина вцепилась в меня, изо всей силы замотала головой. Я сделал страшное лицо, опять вышел из палатки, даже не надевая сапог. Я уже был уверен, что все равно ничего не увижу… И не увидел. Луна стояла в зените, все было залито светом, но на лугу ничего не было и по лугу никто не ходил.

113