Сибирская жуть - Страница 112

112

Почему именно вдвоем? Потому что посылать на раскоп большие компании не было ни малейшего смысла, а посылать в одиночку старшеклассников, это тоже, знаете ли, как-то…

Не помню ни одного случая, чтобы кто-то отказался ночевать на раскопе или возникла какая-то «производственная» проблема, но и энтузиазма как-то не было. Я, честно говоря, как раз ждал, что желающих будет немало, и что еще придется отваживать, и наводить в очередности экспедиционный порядок. Тут ведь и романтика, и самостоятельное важное задание, и возможность побыть одному в природе, и от меня, от начальства, подальше.

Но такой необходимости не было; ребята дожидались своей очереди и аккуратно дежурили… Но видно было, что они этого не любят, вопреки всем ожиданиям. А почему – я совершенно не понимал, и истина открылась только на третий год ведения работ, в 1987 году.

Тут надо сказать, что экспедиция – почти идеальное место для романтических, но притом платонических отношений, но столь же глубоко не идеальное – для романтических неплатонических. Возможностей побыть вдвоем – можно сказать, никаких, сквозь стенки палаток слышен решительно каждый звук… А тут в экспедиции находилась дама, отношения с которой сложились у меня не платонические. И тут-то вспомнил я о раскопе… Кто сказал, что дежурить на раскопе не может сам начальник экспедиции?!

Организовать все так, чтобы мы с Ириной могли уйти «в пампасы», оказалось несложным. Сложности начались по дороге…

То есть пока мы шли по лесу, никаких сложностей не было. Полтора километра шли через вечерний тихий лес, беседовали и смеялись. А вот вышли из леса в поле – тут-то сложности и начались. Казалось бы, все замечательно; вышли мы в поле из леса, сделали большую часть дороги. Если где-то и может стать жутко – так уж скорее в лесу, среди зарослей. А теперь перед нами лежал почти километр ровного, недавно распаханного поля до самой Дружинихи. Гасла заря, но видно было все, видно далеко. Тишина вечера, красота июльского заката, общество друг друга плюс увлекательная перспектива – чего же больше?!

Но вот тут-то, на поле, и возникло странное напряжение. Что-то стало не так, нехорошо. Непонятно что, но какие-то «не такие» ощущения начали возникать у нас обоих. И это «что-то» отвлекало нас друг от друга, заставляло внимательно вслушиваться и всматриваться. Разговор, веселый и озорной в лесу, как-то поскучнел на поле; все чаще возникали паузы, и мы все охотнее молчали, оглядываясь вокруг.

– Так, говоришь, дети не любят раскопа? – задумчиво произнесла Ирина, когда мы уже пересекли дорогу; тут между дорогой, холмом-останцем террасы и долиной реки находился очень сенокосный луг. Нас специально просили не мять на нем траву, и мы постарались травить луг как можно меньше; к палатке вела узкая тропинка, и только проплешина метра четыре на пять вытоптана была перед входом в палатку.

– Не любят. Надеюсь, нам это не помешает.

– Я тоже надеюсь.

И с этими словами мы зашагали по тропинке. Но «что-то» никуда не исчезало. Напряжение, острое чувство, что кто-то еще здесь присутствует, мерзкое ощущение пристального взгляда в спину – весь набор такого рода впечатлений, – все это нарастало по мере того, как день клонился к вечеру. Пили чай, пока не погасла заря, не выкатилась полная луна, не зазолотила и высокую траву, и тополево-ивовые заросли в пойме Дружинихи, и березки на склоне холма. Здесь было низко, на этом пойменном влажном лугу, и не видно полей за дорогой, и дальнего соснового леска. Но стоило пройти несколько шагов, и вот они – призрачные в свете луны, серебристо-золотистые, летучие дали, вплоть до холмов за Енисеем. Но лунный свет нес нам не активизацию романтических эмоций, а новый приступ напряжения.

Даже целоваться было страшно: ведь пока ты отвлекаешься, не названное нечто может придвинуться ближе, и ты не заметишь его вовремя… Приходилось судорожно оглядываться, занимать такое положение, чтобы видеть и заросли вдоль дороги, и лесок на склоне и в пойме. Не помню, когда это занятие доставило мне меньше удовольствия.

– Я пока принесу воды в чайнике… постели пока, ладно?

– Ты быстро?

Вот после этих слов я окончательно понял, что дело по-настоящему плохо. Потому что Ирина – дочь геолога и сама биолог, разменявший не один десяток полей.

Находиться в природе она приучена буквально с детства. При всей своей эмоциональности и впечатлительности Ира превосходно приспособлена к экспедиционной жизни, и уж, конечно, никак не могла струсить от того, что мы одни на этом лугу, возле речки. Остаться одной среди ночи для нее было совершенно то же самое, что в городской квартире.

«Значит, действует не только на меня», – уныло подумал я, полный самых невеселых предчувствий по поводу начавшейся ночи. К речке вела тропинка; доведя до конца луга, она спускалась, резво ныряла в гущу ив и тополей, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы войти в угольно-черную тень. Не в добрый час я вспомнил, как Алладин должен был идти в подземелье мимо чудовищ, и эти воспоминания особенно «вдохновляли» меня, пока я, оскользаясь на глинистой тропинке, топал к реке. И едва повернул с полным чайником (плеск воды открывал, где я нахожусь, и напряжение все возрастало), как от палатки донеслось:

– Андрей!

С топотом взлетаю на откос, чувствуя огромное облегчение, – на лугу в сто раз лучше, чем в пойме реки, среди деревьев и резких теней. Ирина вцепляется в меня, глаза расширены, не сразу может проглотить комок, заговорить.

– Что случилось?! – Ничего не случилось… Все в порядке… – Ты не помнишь, где спички? – А спички зачем? – Костер же гаснет… – Так давай подложим в костер дров! – Да… И правда… Какая простая мысль – давай подложим в костер дров! Вот посмотри, как я устроилась в палатке.

112