Пока биолог рассматривал шалаш, пытался понять, что вообще это такое, в стороне раздался страшный шум.
– Коля, ты? Что там у тебя? – прокричал обеспокоенный биолог.
– Да вовсе не у меня, – раздался голос напарника совершенно в другом месте. – Это у тебя что-то шумит… Ты что, через кусты там ломишься?
И друзья как-то заторопились увидеть друг друга, встретиться, и в глазах каждого читалось одно и то же: сильное желание уплыть побыстрее с этого острова… и уж, во всяком случае, на этом острове не ночевать.
Задаю тот же вопрос:
– Как же вы оставили шерсть?!
– Да знаете, как-то вот оказывалось не до нее. Очень было странно мне в этом шалаше-не-шалаше. Странно и неприятно, жутко, очень не хотелось там оставаться.
Этот человек даже не сам проводил разведки нефти в Эвенкии, он только организовывал поиски. Работа шла к концу, стоял конец августа – уже совсем осень в этих местах. И инженер ударил себя пяткой в грудь: за все лето только сидел за картами, выслушивал начальников, вышибал горючку, проверял работу отрядов и буровых! Ни разу сам не вышел в маршрут, не закинул удочку, не взял в руки ружья. Лето – как и не лето, а много ли их впереди, лет? Скоро пятьдесят.
И взял начальник все что нужно, и пошел вверх по реке к нужной ему буровой. Три дня ходу по тропинке, по ненаселенным местам, без всякой рации и вообще без связи, в полное нарушение всех норм техники безопасности.
Шел и шел, наслаждаясь шумом тайги и реки, покоем и возможностью в кои веки побыть один на один с природой. На третий день пути, к вечеру, уже недалеко от буровой инженер вдруг заметил крупного мужика, стоящего в воде по колени. Вода текла здесь быстро, образуя водовороты вокруг ног, но растекалась широко, мелко, и мужик что-то делал в воде, водил там руками; то ли что-то стирал, то ли собирал что-то на дне. Это был первый человек, которого увидел инженер за три дня пути.
– Эй! – заорал инженер и замахал рукой стоящему.
Тот выпрямился, махнул в ответ и снова завозил в реке руками.
– Эй! – снова завопил инженер. – Как там дела на буровой?
Он подошел уже близко, метров на пятьдесят, когда стоящий в реке снова выпрямился. С рук его стекала вода, в правой он держал здоровенного бьющегося налима. И жуть охватила инженера: перед ним стоял вовсе не человек с буровой, а мохнатый, в бурой шерсти великан, по крайней мере в два метра ростом. Красным огнем горели в сумерках глаза, мрачно было лицо, обращенное к инженеру.
Великан махнул в сторону инженера рыбой, что-то проворчал трескучим голосом. Инженер стоял как вкопанный, судорожно соображая, нужно ли сдергивать карабин? Великан еще постоял и неторопливо пошел в лес.
Инженер, стараясь держаться подальше от бурелома, густых зарослей и впадин, держа руку на замке карабина, к ночи подошел к буровой. От него не укрылось, как удивлены, даже испуганы люди его появлением. Было в их поведении что-то, далеко выходящее за пределы опаски подчиненных, к которым вдруг пожаловало высокое начальство.
– Что испугались? Он разве нападал на кого-то?
– Кто «он»?!
– Ну, кто… Тот самый, который ниже по реке живет. Мы с ним встретились только что. Ну, рассказывайте: кого он гонял?
– Да не гонял… Приходит, смотрит.
– А вы бы из ружья!
– Если раним, представляете, что сделает?! Нет, мы уж так, мы переждем. Он же не нападает.
– А еды ему давали?
– Рыбу давали. Мы поймаем, он придет и смотрит…
– А вы сразу и бежать!
– Да не бежать, какой вы. Мы специально оставляли. А он налима поймает, принесет и махнет в нашу сторону: вроде спрашивает, хотим ли.
Я тогда спросил у инженера, почему не сфотографировали «человека лесов», не осмотрели следов, шерсти? А потому, что наутро прилетел вертолет, долго грохотал, летал взад-вперед над этим местом. Потом ждали, даже ходили искать, не нашли. Наверное, ушел в более спокойное место.
– Я вам расскажу, вы вроде смеяться не будете, но сразу говорю: чуть что, от всего отопрусь. Не видел ничего, это сам Буровский все придумал.
– А почему? Что тут плохого?
– Да знаю я… Опять скажут, что сидим там, у себя, квасим без перерыву, вот и мерещится. Мол, это такой тундровый дух, а мы просто дикари, не понимаем, знаю я.
– Так ведь ты описываешь вовсе и не духа. Духи разве оленей воруют?
– Откуда я знаю, что духи делают?! Их я ни разу не видел, а кулей видел. Но я и кулей только раз видел. Дед рассказывал, их раньше много было, надо было осенью ходить осторожно, особенно в тумане. Они в тумане всегда и приходят – и к стаду, и так. В тумане свистят или вдруг голос раздается – тогда стой, туда не ходи.
– Разве они опасные? Я слыхал, только страшные на вид, а на людей не нападают.
– Может, и не нападают… А бывало раньше, что начались туманы, надо олешков сбивать и на юг откочевывать; ушел человек в туман – и не вернулся. Скажешь, заблудился? Нет, не заблудился, такие люди не могут плутать, не умеют. Дед говорил, что куль опасный, если ты вдруг возле него окажешься, – тогда он может испугаться. Потому в тумане ходишь – надо шуметь, кричать, нельзя совсем тихо ходить. Я совсем тихо тогда ходил, забыл, что так нельзя, вот и наткнулся. Нельзя было тихо ходить.
– А если он оленей крадет, как же вы не заступаетесь?
– Почему не заступаемся? Только надо думать, как. Надо сразу оленей на юг уводить, и все. И еще в воздух стрелять можно, шуметь, а в самого куля стрелять нельзя, страшно.
– Ты же стрелял?
– Нет, я в него не стрелял, я потом стрелял, в воздух. До того мы с дедом тоже в воздух стреляли, когда куль унес олешка. Стадо бежало, туман, найти трудно. Только дед мог найти место, где видно, как куль олешка поймал: топтались на земле, крови много и башка валяется.