Сибирская жуть - Страница 120

К оглавлению

120

Лай приближался, достигнув максимума снова напротив лесничества. Сколько орало собак? За десять-пятнадцать ручаюсь, но очень может быть и больше. Тем более, одни псы не выдерживали темпа и замолкали, а другие включались в общий бешеный лай. Ну кого могли облаивать псы посреди ночи из конца в конец большого поселка?!

И опять послышались осторожные шаги – сначала по гравию, потом по земле. Раз по земле, значит, кто-то сошел с посыпанной гравием площадки и встал сбоку от двери. Я очень хорошо знал, где стоит сейчас этот кто-то, – на расстоянии буквально шага от крыльца и от двери. И опять я ждал, пытаясь угадать, что будет делать этот кто-то? Просунет в щелку что-то тонкое? Вышибет дверь бешеным ударом? Попытается заглянуть в застекленную веранду?

Но не было совсем никаких действий. Несколько минут висела напряженная тишина. Почему-то я понял, что Елена Викторовна тоже не спит. Так мы и лежали без сна, пассивно ожидая, что же будет. А через несколько минут опять вспыхнул жуткий, заполошный лай собак. Лай двигался туда, где начался несколько часов назад, – в сторону кладбища. С первыми лучами солнца собачий лай смолк, и больше ничего такого не было, но и спать у нас уже совсем не было времени: автобус на Большую Мурту уходил в семь часов утра, и на него надо было попасть.

И мы почти сразу стали вставать, а через полчаса я уже злорадно вытряхивал из спальных мешков всю остальную экспедицию.

Только уже в Комарово я узнал, что Елена Викторовна знала о происшествии больше всех. Потому что во время переписи данных на кладбище ее нога внезапно провалилась в какую-то неглубокую ямку. И Елену Викторовну окатило вдруг волной ледяного ужаса. Почему?! Ведь событие совсем не было пугающим; казалось бы, не произошло ничего, что могло бы вызвать такой внезапный приступ ужаса, не было таких причин. Из глубин сознания вспыхнуло что-то вроде «притащим»…

Но состояние было недолгим; яркий солнечный свет, ветерок и чувство долга быстро прогнали все страхи. Весь день Елена Викторовна переписывала сама и организовывала других, но чем меньше была загружена работой, тем чаще вспоминала неприятный, но короткий эпизод.

Но вот заснуть в эту ночь ей что-то мешало – еще до того, как вспыхнул по деревне лай. И если я спал хотя бы урывками, Елена Викторовна не спала совершенно. Так, полузабывалась, но одновременно прекрасно слышала происходящее вокруг.

Мне не хотелось бы комментировать эту историю. Придумать можно очень многое, но цена-то этим выдумкам? У меня нет точных сведений для того, чтобы дать происшедшему серьезное, надежное объяснение.

Я рассказал только то, чему был свидетелем, и уверен, что передал все точно. Вряд ли стоит вопрос – верить или не верить в то, что лаяли собаки и раздавались шаги. Если мы оба вменяемы – и я, и Елена Викторовна, – то лай и шаги все же были. А как это понимать – думать нужно…

ЧАСТЬ IV
РАССКАЗЫ ГОРОЖАНИНА


А чтой-то ночь зловещая такая…
Блуждают на погосте огоньки…
В такую ночь обычно самураи
Канают вдоль границы у реки.
Д. ШАОВ

Много рассказывают о призраках в английских замках, о «других хозяевах» старинных зданий, типа шведского арсенала в Таллине, дворца шведских королей. Но ведь «другие» существа норовят поселиться во всех брошенных человеком зданиях, на любой географической долготе и широте.

Каждый город порождает свой фольклор, и если в городе живет хотя бы уже несколько поколений, таких историй неизменно должно быть много.

Красноярск не исключение из правил; другое дело, что уж какой город – такие в нем и привидения.

В нашем городе не умирали британские аристократы и графини в развевающихся полупрозрачных одеждах не бежали к прудам – не было у нас таких графинь. Призраки оставляли совсем другие жители города. Кто жил, тот и оставлял, знаете ли.

Я понимаю, что привидение запойного монтера может вызвать приступ хохота… но почему, собственно?! Душа одинакова и у графини, и у ее сенной девки. И у графа, и у его лакея, и у современного монтера.

Я расскажу несколько случаев, которые кажутся мне наиболее достоверными и подтверждены серьезными свидетелями.

Глава 20
ПРИЗРАК ПОРУЧИКА ПЕТРОВА 1984 г.


Жужжит в стакане пьяненькая муха,
Я соль рассыпал, – видно, быть беде!
В такую ночь Ван Гог отрезал ухо,
А Грозный стукнул сына по балде.
Д. ШАОВ

Стояли крещенские морозы 1984 года. Температура была для Сибири даже не особенно и низкая, градусов так минус двадцать, но мела поземка, вовсю переходящая в метель.

Мы сидели тогда в моем кабинете на улице Лебедевой с человеком, которого нет причин не называть, – с Константином Николаевичем Ауэрбахом, сыном известного археолога, с учеником моего деда. В стране не кончилась брежневщина, жить было нетрудно, но противно.

Шел «контрреволюционный снежок», вскоре перешедший в метель. Снежный вихрь все закрывал старинные деревянные дома на другой стороне улицы. Квартира у меня на первом этаже, в чем есть и преимущества: хорошо видна метель, еле ползущие машины с включенными среди дня фарами, – не так далеко от природы.

– Тут вот, в этом доме, – Константин Николаевич делает широкий жест рукой, указывает дом. – Тогда жил купец один, Вилькицкий…

То есть фамилия этого купца совсем другая, это я сейчас придумал, потому что потомки купца и сегодня живут в городе под той же фамилией. Но дом сохранился до сей поры по адресу: улица Лебедевой, 34. Двухэтажный деревянный дом, очень красивый, с деревянной резьбой, двумя симметричными башенками по краям.

120